Н. Н. Шаховская
« Это моё поколение »
С Валентином Яковлевичем Фейгиным меня связывает очень многое. Во-первых, это мое поколение. Когда я поступила в Московскую консерваторию, Валентин был уже достаточно известным виолончелистом, вызывающим восхищение исключительной свободой, виртуозностью игры, музыкальной пластикой, искренностью, глубиной интерпретации. Впервые я встретилась с исполнительским искусством Фейгина в классе нашего профессора С.М. Козолупова. Меня поразила, в первую очередь, виртуозная сторона его игры, необыкновенная ловкость, естественность игровых движений, чистота произношения и то, что, с моей точки зрения, отличало всю его исполнительскую карьеру, — какая-то удивительная честность всего, что он делал на инструменте и что говорил своими звуками.
Фейгин не был солистом филармонии и долгие годы работал в концертной организации, которая в основном планировала гастроли по нашей необъятной Родине, по всем её уголкам. Конечно, попадались точки замечательные, слушательская аудитория которых была действительно понимающей и отзывчивой. Но в большинстве случаев исполнители набирали себе план работы, играя концерты не только на престижных площадках, но и для неподготовленной аудитории — в профилакториях, домах отдыха, часто на заводах.
Казалось бы, можно было позволить себе играть для такой публики, прямо скажем, не с самой высокой отдачей. Но Валя был из тех редких исполнителей, работавших в этой организации, которые сумели, колеся по маленьким городам и выступая на непрестижных площадках, постоянно поддерживать очень высокий профессиональный уровень. Он поэтому сохранил себя до конца жизни как исполнителя очень высокого класса, имеющего своё неповторимое лицо и ставящего перед собой очень высокие художественные задачи. И, честно скажу, меня всегда это поражало, и я понимала, что это связано с его жизненной и музыкантской позицией и неординарным талантом. В какой бы аудитории ни проходили концерты, он не позволял себе расслабиться, «недодавать», опускаться до какого-то уровня, не соответствующего его художественным потребностям, художественным задачам. Это одна из сторон исполнительской деятельности Фейгина, которой я, наблюдая её долгие годы, искренне завидовала, и восхищалась его самодисциплиной, достойной подражания.
Говоря о Валиных человеческих качествах, прежде всего хочу отметить его доброту, невероятную порядочность. Это был человек иногда как-то по-детски наивный в своих поступках, но всегда честный и доброжелательный. Другой мог бы «забыть» разбудить перед конкурсом или скрыть какой-то профессиональный секрет. Валя никогда ничего не скрывал. Если нужны были какие-то ноты или грамзаписи, всегда можно было у него попросить, и отказа никогда не было : всё, чем он располагал, было в распоряжении его коллег.
Когда мы уже вместе с ним работали в консерватории на поприще педагогики, бывали какие-то моменты, которые, как я знала, Валентин Фейгин решает просто блистательно. И я не стеснялась попросить его послушать моего студента и помочь, потому что в каких-то областях он мог посоветовать больше, чем могу сказать я. Так же как и у него бывали моменты, когда он меня просил что-то послушать. Таким образом, возникал какой-то удивительно простой союз, общение с коллегой, художником, которое приносило тебе только плюсы и всегда было радостным и плодотворным. Я знала, что по любому поводу могу обратиться к Вале, попросить и получить от него полезный совет.
Что касается его исполнительской деятельности, то я считаю, что из плеяды моего поколения это была одна из очень персональных, очень красивых личностей. Он был необыкновенно тонким музыкантом. Я уже не говорю о той характерной черте его игры, которую отмечают буквально все — о блестящем владении штриховой техникой. Кроме этого у него были совершенно фантастические пальцы левой руки. Я всегда любила смотреть на его руки, потому что у него пальцы были практически идентичны по силе и манере прикосновения к грифу. У него была особая левая рука, которая как-то удивительно естественно ложилась на инструмент. Конечно, это персональное качество, которое помогало его технике быть четкой и очень ясной.
Меня всегда восхищал мир его звуковой палитры. Валя был очень поэтичен в звуке. Ему не была свойственна никакая форсировка, уж очень яркая масштабность игры. В его индивидуальной манере мягкого пастельного звучания был очень богатый художественный мир. Очень тонкий, очень тёплый и очень интеллигентный.
Валентин Яковлевич начал заниматься педагогикой достаточно поздно. Я не могу точно назвать год, когда он приступил к работе в Московской консерватории. По-моему, это был год 1974/75. Ему было где-то за 40 — для начала поздновато. Но благодаря своему огромному исполнительскому опыту, благодаря тому, что в его репертуаре были практически все виолончельные произведения «от» и «до», включая все современные сочинения, огромное количество музыки советских композиторов, которую он играл, поскольку был практически безотказным человеком, мобильность и профессионализм которого были гарантией блестящего прочтения произведения любой сложности, благодаря этим качествам Фейгин начал свою педагогическую деятельность, конечно, с передачи своего личного опыта. В дальнейшем, с приобретением педагогических навыков, у него выработались свои методические установки. Студенты его очень любили. Он отдавал им себя стопроцентно. Находясь в Москве, он целые дни проводил в консерватории.
К студентам он относился очень тепло, доброжелательно. Иногда от некоторых педагогов слышишь : ну, он такой, он сякой, он мало одарен, и прочее, и прочее. От Валентина Яковлевича я никогда не слышала негативной характеристики возможностей его студентов. И если у последнего что-то не получалось, чаще он списывал это на то, что не может его научить.
Многое в методических принципах Валентина Яковлевича было почерпнуто из школы С.М. Козолупова. На эти методические «запасы» накладывался личный исполнительский опыт Фейгина, давая блестящие результаты.
На обсуждениях выступлений студентов Валентин Яковлевич был всегда объективен, но в то же время и очень доброжелателен. Я никогда не слышала от него резких негативных высказываний. Он говорил мягко даже в адрес студентов, у которых уж что-то очень не удавалось. Ну, иногда он просто улыбался. Со смешинкой, но добро.
Ансамбль — целое полотно в творческой жизни Валентина Яковлевича. Он очень много играл в ансамблях, причем с совершенно различными партнерами. После смерти Е. Альтмана Валю уговорили работать в квартете им. Бетховена, зная о его огромном опыте ансамблевой игры. Работал он в квартете недолго, поскольку этот ансамбль требует особых усилий и огромных затрат времени, которые он, будучи ярким исполнителем-солистом, не мог себе позволить. Но играл он очень много. Я не знаю такого известного ансамблевого сочинения, которого не было бы в репертуаре Валентина Яковлевича. Камерная музыка изобилует огромным количеством выдающихся сочинений, и такой исполнитель, как Фейгин, не мог отказаться от сотрудничества с коллегами, чтобы соприкоснуться с этими шедеврами. Он был замечательным партнером, и, несмотря на то что в каждом ансамбле сохранял своё лицо, его замечательный звук, его замечательные ансамблевые качества всегда помогали любому исполнению.
Как о человеке о Валентине Яковлевиче мне говорить и трудно, и легко. Сначала мы с ним «топали» по Московской консерватории. Потом был большой перерыв, когда он занимался только исполнительской деятельностью и мы встречались достаточно редко. Я начала работать в консерватории в 1962 году. Валя же закончил аспирантуру в 1970 и затем приступил к педагогической деятельности где-то году в 1975 — перерыв в 15 лет. За эти годы я не заметила в нём никаких человеческих изменений. Всё, что ему было свойственно в студенческие годы — доброта, наивность в общении с людьми, — всё сохранилось, потому что для него главным было музицирование. Виолончель — это был его мир. И когда он выходил за пределы этого мира, он становился неприспособленным ребенком. И таким ребенком он остался до конца своей жизни, чисто воспринимающим всё, что говорилось, искренне огорчающимся, если были какие-то неполадки с кем-то из окружающих.
На людей жизнь накладывает отпечаток. В этом отношении Валя составлял редкое исключение. Его не меняли ни гастроли в « глухих дырах », ни жизненные огорчения, он оставался очень мягким, порядочным и честным человеком.
Е.М. Щелкановцева, Валентин Фейгин и его время, Харьков, Райдер, 2003